На улице - весна, Страстная седмица - а моего лучшего друга, как выяснилось сегодня, в Москве "прокатили" со вступлением в Союз Художников. Если добавить к этому, что человек сейчас, во-первых, судится с женой, которая после развода пытается выбросить его из его же квартиры, а во -вторых, прыгает по мастерской (в мастерской, к слову, он живёт уже два года) на костылях - ну, ногу человек сломал - то я надеюсь, что никто не осудит меня слишком строго за то, что на его телефонный звонок и приглашение навестить его, я откликнулся, в т. ч., и покупкой бутылки армянского коньяка. Знаю я, знаю, что грех - пить коньяк на Страстной... Но ещё больший грех - оставить человека в трудную минуту без поддержки. Согласны? 

Так вот, навестил я сегодня моего бедолагу-друга в его мастерской. Знаете, о чём мы говорили за рюмкой коньяка? Нет, не о том, что его "прокатили" со вступлением в Союз Художников. И не о его проблемах с женой. Мы говорили о предательстве. О том, как человек предал свою свою собаку. 

Мастерская моего друга находится в самом центре города - в бывшем доме купца М. Я. Файнберга. Этот дом очень часто принимают за синагогу, так как его фасады украшены шестилучёвыми звёздами... Ну да, Моисей Файнберг был российским подданым Моисеева закона, и дом после себя оставил очень оригинальный: некую помесь классического особняка и мавританского замка. Интересный дом... 
 После смерти владельца, дом отошёл к казне, и в нём размещался штаб Иркутского гарнизона - а после известных событий 1917 года и установления в городе власти большевиков, в этом особняке сначала размещалась городская картинная галлерея, а потом здание передали библиотеке им. И. Молчанова. 
Та же часть дома, что глубоко выдаётся во двор, осталась за художниками - до сих пор здесь находится около дюжины мастерских (правда, далеко не самых лучших), и одну из них занимает мой друг. 
А в подвале здания расположена столярная мастерская. И долгое время полновластным хозяином мастерской был некий персонаж пенсионного возраста - бывший художник, горький пьяница, безобидный дядька, который однажды притащил откуда-то двухмесячного щенка - помесь ротвейлера и боксёра. 
С появлением щенка, хозяин столярки преобразился: если раньше на него смотрели, как на этакое местное недоразумение, то, став "собаковладельцем", столяр вдруг почувствовал собственную значимость. Надо было видеть, как этот, в принципе, совершенно никчёмный мужичёнка выгуливал своего, росшего не по дням питомца на солидной цепи... Надо было слышать, с какой важностью этот - уж извините! - человеческий отброс говорил желающим погладить его собаку: "-Нельзя! Не балуйте пса! Пёс должен знать хозяина!" 

Пёс вырос красавцем и умницей. Да, он знал хозяина - и не только знал! Он нёс охранную службу: теперь уже нельзя было просто спуститься в столярную мастерскую, не крикнув: "-Боря! Пристегни своё чудовище на цепь!" Несколько раз пёс кидался на приходящих в столярку заказчиков, когда они вдруг делали неосторожное резкое движение - и тогда в дело шли бинт и вата. Среди прокушенных Рэмом рук (я забыл сказать, что пса звали Рэм), была и моя правая китсть. 
Ладно. Что было - то было... 

Нужно отдать должное собаке: если в помещении столярной мастерской Рэм был суровым бодигардом, то, едва выйдя во двор, он становился "своим в доску парнем" - сколько раз той самой, исколеченной им однажды рукой я чесал ему за ухом, гладил по широченной атлетической спине и могучему лбу... А летом, когда мы вечерком усаживались под кустом черёмухи попить пивка, Рэм являлся к нам - и тогда за кусочек копчёной рыбки он готов был и бесконечно протягивать лапу, и выполнять любые команды, и даже упасть перед нами на спину, демонстрируя своё брюхо и прочие кобелинные достоинства. Короче говоря, был совсем своим парнем. Даже пиво с нами пил - пока не появлялся хозяин, который, строго окликнув Рэма, в свою очередь, был готов выполнять все те же самые фокусы - лишь бы ему "заняли" (естественно, без отдачи) червонец на спирт. 

Так они и жили в подвальной мастерской - старый алкаш, и красавец-пёс. До прошлой осени. 
А прошлой осенью старый алкаш Боря, помирившись с женой, закрыл мастерскую на ключ, и уехал. А Рэм остался. Он всю зиму охранял закрытую мастерскую, а когда замерзали лапы - перебирался в подъезд, где находились мастерские художников. В подъезде жили ещё и кошки - правда, точного количества этих усатых-полосатых никто не знает - но Рэм очень быстро свыкся с ними. А они, в свою очередь, с ним: сколько раз за зиму я наблюдал, как Рэмка ложился в подъезде на свою подстилку под батареей - и тут же к нему на перегонки устремлялось из какого-нибудь угла четверо или пятеро котят... 

Время от времени - примерно, раз или два в месяц - свою столярку навещал и старый алкаш Борис, который формально считался хозяином Рэма. И всякий раз обитатели мастерских начинали вялый разговор о том, что негоже, мол, собаке жить в подъезде, что можно пристроить Рэма в хорошие руки... Боря же, приняв гордую осанку, патетически заявлял: "- Это мой пёс! И никому я его не отдам!" - и разговор на этом заканчивался. 

А Рэм... В те дни, когда "хозяин" появлялся в мастерской, Рэм не отходил от него ни на шаг - и точно так же, как и раньше, рычал и кидался на художников, заходивших в столярку. На тех самых художников, которые подкармливали его в отсутствие хозяина. А потом хозяин уходил, заперев мастерскую, и приказав Рэму суровым голосом: "Охраняй!" 

И Рэм охранял, пока не замёрзнут лапы. А потом шёл отогреваться на свою подстилку в подъезд, где его ждали котята. 

Так продолжалось до нынешней весны. Мой друг, который вызвонил меня сегодня и попросил подойти к нему, несколько раз запускал Рэма к себе в мастерскую - погреться и переночевать. Как он рассказывал потом, пёс всю ночь перемещался по мастерской из угла в угол, ложился, потом вставал, потом опять ложился, всё время вздыхал... 

" - Если бы не сломанная нога, то я, скорее всего, оставил бы Рэма у себя - а Борю просто послал бы на х*й, - признавался сегодня мне мой друг, - но ведь пса нужно нормально выгуливать, а я прыгаю на костылях...". 

Была и у меня мысль забрать Рэма - а его хозяина послать по тому самому адресу. Останавливало только то, что я боялся, как они поладят с моей собакой и с крысом. Ведь крыс - не котёнок... 
Эта же мысль была почти у всех художников, чьи мастерские находятся в бывшем доме Файнберга - но у каждого находилась какая-то своя причина. А пёс носился по двору, по окрестностям, ночевал в подъезде... Котята уже подросли - но время от времени, я заставал картинку, когда на подстилке рядом с грозным Рэмом (напомню, что он был помесью ротвейлера и боксёра) мирно дремали одна-две кошки... 

А вчера Рэма застрелили. 

Мой друг, который попросил меня подойти к нему с бутылкой коньяка, из-за своего перелома не выходит на улицу - но соседи-художники рассказали, что убитый пёс почти целый день лежал на троттуаре тихой иркутской улицы имени террориста Степана Халтурина - в аккурат, на полпути от городской публичной библиотеки имени Ивана Молчанова к городскому выставочному центру имени Виталия Рогаля. Потом, правда, мёртвую собаку убрали дворники... 

...А теперь - немного о человеческом мусоре. Для меня любой муниципальный чиновник, отдающий распоряжение об уничтожении бродячих собак - мразь. И каждый, кто выполняет это распоряжение - такая же мразь. Но ещё бОльшей мразью является тот, кто приручив собаку, предал её и обрёк на смерть. Мне не так уж жаль БОМЖей - в конце концов, большинство из них оказались без крова по собственной вине. Но когда я вижу беспризорную собаку, мне становится не по себе. Было время - и в нашей квартире жило по трое-четверо-пятеро собак, которых мы подбирали на улицах. И до сих пор у меня живёт Колбаса-Жуля - курцхаарша, которую мы спасли поздней осенью 2001 года. Но я не могу приютить у себя всех беспризорных иркутских собак... Мог бы приютить, хотя бы, одного пса - Рэма. Но я этого не сделал. 

Очень погано на душе...