/ 7
- Подробности
- Категория: Другие животные
- Опубликовано 26.10.2018 16:01
- Просмотров: 1671
Рыцарь ночи
(отрывки из одного компьютерного дневника)
Только человек может отпасть от Бога.
Только человек.
Никакой зверь, никакая ползучая тварь:
Ни сова, ни гиена, ни мерзкий белый муравей
Не могут вполне ускользнуть из Божьей ладони
В пропасть познания себя
Отдельно от Бога.
(Дэвид Герберт Лоуренс «Последние стихи»)
22 апреля.
Я сова: живу по ночам. Днём я ослеплён бессмысленным мельканием реклам, оглушён дежурными слоганами навязчивого пиара. Но ночью весь этот гипноз с меня спадает. Пробуждается сознание и память. Я вдруг вспоминаю, кем был в прошлой жизни, и снова вижу себя на острове под сверкающим небом. Это особое небо – без солнца, без звёзд. Таким оно бывает только в пору белых ночей, с которых и началась моя религиозная жизнь. Но в эту пасхальную ночь я, конечно, не ждал ничего подобного – ни знака, ни посещения. Потому что был слишком подавлен своим увольнением.
Соседка уже ушла в храм, оставив для меня на кухне три крашеных освящённых яйца. Но я не стал их трогать, а пожевал обычные пельмени с морской капустой и развернул купленную по дороге газету «Шанс». Однако даже беглый просмотр её убеждал, что шансов у меня, практически не осталось. Всюду требовались, в основном, «девушки» или менеджеры по продажам до тридцати лет (мне уже сорок).
Ну, полная безнадёга!
Вдруг что-то с силой ударилось о стекло. За окном мелькнуло искажённое серое лицо с широко раскрытыми глазами и тут же исчезло. Некоторое время я стоял, оцепенев, прислушиваясь к надсадным крикам воронья во дворе. Затем крадучись приблизился к подоконнику. В полутьме мелькали зловещие чёрные крылья. Да что происходит?
Скорее удивлённый, чем испуганный, я сошёл вниз. Под окном у меня кипел настоящий воздушный бой. Воронья стая дружно атаковала большую призрачно-серую птицу, которая из последних сил цеплялась за кронштейн водосточной трубы. Но тут главный истребитель стаи снова пошел на таран и с такой силой врезался клювом в таинственного гостя, что пух из него полетел, как из подушки, а сам он сорвался и камнем рухнул на асфальт у моих ног. У него была большая круглая как шлем космонавта голова, и, когда я повернул её ногой, на меня глянуло отрешенное лицо с полуприкрытыми голубыми глазами.
Это поразило больше всего. Я никогда не видел, чтобы у птицы было лицо. Между тем, вороны, торжествующе крича, носились вокруг, вынуждая меня отступить. И я, конечно, отступил к своему парадному. Но потом, повинуясь какому-то безотчётному импульсу, поднял лежащее на асфальте существо, и, прижимая к себе, понёс в дом. За спиной метались разочарованные крики.
Только войдя в квартиру, я спохватился, что не имею ни малейшего представления о том, кого спасаю. Может быть, это вообще инопланетянин, и что я буду делать, если он оживёт? Кошка Симка (правильнее: Серафима, т.к. соседка подобрала её в день преподобного Серафима Саровского) сообразила это ещё раньше меня: зашипела, выгнула спину и с отвращением заскребла лапой. На её языке это означало: «Что за чудище ты принёс? Фу, мерзость!»
Я положил существо на газету «Шанс» и бросился в комнату Софьи Ивановны. Там в углу ещё стояла кровать для собачки. Собачка недавно померла, а кровать была уютной, мягкой, с высокими бортами, к которым я быстро привинтил фанерные обрезки. А сверху натянул сетку из старой авоськи. Получилось подобие клетки.
Я поднял газету с существом и засунул за сетку. В это время оно уже пришло в себя и смотрело на меня пристальным тёмным взором. В этом взгляде совсем не было страха, но было какое-то царственное величие. Наверное, вот так же смотрел император Марк Аврелий на окруживших его германских варваров. Сходство с римским лицом придавал крючковатый с горбинкой клюв и большие прикрывающие глаза веки. Не взирая на свою растерзанность, существо не кричало, не стонало, а только наблюдало за мной с терпеливой усталостью. В этом стоическом терпении и таилось основное сходство с императором-стоиком Марком Аврелием - автором моей любимой книги «Наедине с собой». Поэтому не удивительно, что я назвал своего таинственного гостя Маркусом. Думаю, это и было имя его сущности.
23 апреля. Пасха Христова.
- Христос воскресе! – послышалось из прихожей.
- Воистину воскресе, - отвечал я, высовываясь.
- Чего так не весело? – спросила Софья Ивановна, развязывая церковный платок.
- Да вот, с работы уволили…
- За что? – опешила она.
- Да ни за что. Просто потому, что высокому начальству понадобились квадратные метры в центре города. Небоскрёб они там собираются строить – 400-т метровый. Губернаторша им деньгами из бюджета поможет. А взамен получит о-го-го какие откаты. Так что всё взаимовыгодно.
- Это грех так говорить, - покачала седой головой Софья Ивановна.
Она была из т.н. «бывших», которым в решении властей ещё мерещатся многозначительные государственные интересы. Между тем, новая идеология – это голая рентабельность. Если вы не можете окупить собственное бытие, то теряете и право на него. Поневоле позавидуешь животным, от которых никто не требует обязательной рыночности, и они, по крайней мере, могут оставаться сами собой.
- Ты чего Ваня, заснул?
- Торможу, Софья Ивановна. По научному это называется «депрессия».
- Кагор-то открывай! Вот лучшее средство от депрессии.
- Да уж подлинно – антидепрессант.
- И пасху на кулич намазывай! Ну, Христос воскресе!
- Воистину!
Мы выпили и некоторое время сосредоточенно смаковали пищу древней агапы.
- Благодать-то какая! Зря ты, Ваня, в храм ходишь.
- Даже не представляю себе, что мне делать у одной чаши рядом с разными начальниками... Не буду называть. Сами знаете: таких имён нет в Книге жизни.
- Не оправдывайся. Это у тебя кризис. Это бывает как раз в сорок лет.
- Да, наверное, - согласился я, отпивая кагора. – Вы извините, Софья Ивановна. Я у вас собачью кроватку взял.
- Зачем?
- Гость у нас. И такой странный…
- Ты меня просто пугаешь, Вань. Что за гость?
- Там, в моей комнате. Хотите взглянуть? Пройдёмте!
Софья Ивановна торопливо пошаркала за мной, мелко крестясь:
- Где? Господи Иисусе! Кто же это, Ваня? Никогда не видела такой птицы…
- Я тоже.
- Она какая-то пришибленная.
- Её вороны заклевали. А я решил подобрать.
- Ну, правильно – красивая птица.
- Просто сказочная!
Всю эту ночь я провёл у ложа терпеливого стоика. Софья Ивановна принесла мне разных зёрен, и мы оба пытались накормить его и напоить. Но Маркус упорно отворачивался с выражением величайшего презрения. К утру он устал и заснул. Плюшевое лицо его сразу стало слепым и дремучим, а во всём облике отчётливо проступила неизгладимая печать леса и печать ночи. Я всматривался в него, интуитивно постигая это всецело ночное природное существо, которое, очевидно, легко сливалось с древесными стволами и могло часами терпеливо выжидать добычу, оставаясь невидимым до последнего решающего броска.
Боже мой, какие зёрна! С таким-то клювом ему, конечно, надо что-то бегающее по лесу. Но что?
Утром я вдруг почувствовал себя совсем другим человеком. Словно мне самому передалось благородное стоическое спокойствие духа и хищное цепкое чувство цели. От моей депрессии не осталось и следа. Я понимал только одно: нужно, во что бы то ни стало спасать Маркуса.
И с этой мыслью ехал по городу, умоляя Господа подать мне хоть какой-нибудь знак. Кажется, ещё никогда в жизни я не молился так истово. Около улицы Фрунзе почувствовал какой-то внутренний толчок, и в глаза мне бросилась небольшая вывеска «Зоомаг» на дверях бывшего подъезда между «Миром обоев» и «Планетой керамики». Я соскочил с троллейбуса и вошёл в крохотное помещение. По стенам до самого потолка громоздились полки с клетками и аквариумами. В них сидели разные диковинные существа. Не менее экзотично выглядел и продавец - с длинным лошадиным лицом и остроконечными рыжими усами.
- Доброе утро, – сказал он со старинной питерской картавостью.
- Здравствуйте. Понимаете, ко мне залетела непонятная птица, и я всё утро провисел на телефоне, пытаясь хоть что-то о ней выяснить. Но день выходной и никуда не дозвониться. Только в зоопарке мне ответили очень холодно, что с птицами они никого не принимают, потому что боятся птичьего гриппа. Ещё на ветстанции согласились посмотреть. Но чтобы довезти туда Маркуса мне нужна переноска… Понимаете?
- Понимаю. А что всё-таки за птица?
- Я вам сейчас покажу, - отвечал я, доставая свой мобильник.
Продавец взглянул на экран дисплея, и рыжие брови у него удивлённо полезли вверх:
- Не может быть… - пробормотал он. – А можно ещё раз? Да. Это, очевидно, Стрикс! Да: «стрикс ураленсис». Откуда он у вас?
- Я же говорю: прилетел прямо в окно. Его вороны заклевали. Что – редкая птица?
- Да уж – птица души…
- Как вы сказали? – опешил я.
Продавец, видимо, рад был поговорить:
- Это не я… Все древние авторы находили в птицах глубокое символическое значение. Как правило – символы души и духа. Недаром же в христианстве Святой Дух нисходит в виде голубя. Недаром и Младенец Христос часто держит в руках птицу. Это – щегол, который один не покинул Его на кресте и даже вытаскивал из чела терновые колючки.
Сокол обычно олицетворяет восток, Ворон - западную страну, Орел – верх, Курица – низ (поэтому «курица не птица»). А Стрикс – птица центра (в том числе мистического трансцендентного центра), птица рока, смерти и спасения. Она может быть послана для напоминания о бренности жизни, и сама может подхватить, унести в «тридевятое царство», «тридесятое государство». Это – птица души по преимуществу. Отлетела душа – человек умер. Помните легенду о Сирине, птице-вестнике, которая спускается из рая?
- Я что-то слышал о птице Сирине. Но ведь это мифологическое существо! И притом оно поёт, а моё – молчит.
- Все птицы поют. Считается, что в их радостном пении как раз слышатся отзвуки рая. Ибо птицы – обитатели небесных миров, символы горнего. Но Стрикcы молчат. И это их молчание имеет своё мистическое объяснение. Они молчат, поскольку скрывают некие тайны. Они зрели незримое, знают потустороннее. Они – посредники двух непересекающихся миров – Верхнего, духовного и земного Серединного. Кроме того, у них есть особое мистическое задание: пожирать всякую нечисть. А поскольку нечисти вокруг очень много, то такой посланец никогда не может насытиться. Древние так и называли его – «ненасытный», по-славянски – «неясыть».
- То есть это всё славянская языческая мифология? – уточнил я.
- Да почему же? Вполне христианская, или лучше сказать – библейская. Прочтите об этом в Апокалипсисе.
- Знаете, я читал Апокалипсис, но такого что-то не припомню…
- Перечитайте, - ухмыльнулся продавец, показывая жёлтые прокуренные зубы. – Сейчас уже не скажу, в какой главе. Да это и не важно. Потому что ваша птица обитает не столько на страницах Библии, сколько во вполне конкретных лесных урочищах и дуплах. Сейчас время весенних пожаров – торфяники горят вокруг города – вот она и прилетела.
- Ах так! – с облегчением вздохнул я. – А я уж, слушая вас, подумал, что за мной… Откуда вы всё это знаете?
- Позвольте представиться: Евгений Юрьевич, председатель общества репродукции редких видов животных.
- Очень приятно. Я так заслушался, что чуть не забыл про самое главное: Чем его кормить?
- Я же сказал: нечестью. Грехами, мышами и крысами.
- Крысами?
- Да. Что вы так удивляетесь?
- Знаете, я несколько лет проработал в подвальных котельных, и на опыте познал, что нет у человека врага более мерзкого и наглого, чем крыса. И нет лучшего друга, чем кошка.
- И сова. Сова тоже друг человека. Практичные американские фермеры специально разводят сов в своих амбарах и сараях, чтобы защитить поля от грызунов. Отсюда и английское название совы: «barn owl» (a barn – амбар, сарай). Я вам сейчас запакую мышку, и попробуйте ему скормить. А если не получится, купите говяжьего фарша и кормите с палочки по крупинке. А воду давайте по капельке из детской клизмочки. Но не усердствуйте – они почти не пьют.
- Хорошо. Сколько с меня?
- За мышку двадцать пять. И за переноску – триста.
Я расплатился и, положив шуршащую коробочку в переносную клетку, вышел на проспект. Внутри меня всё ликовало. И главное, я знал – почему: душа моя избавилась от страха рыночной жизни! Но как? Каким образом этот маленький, почти насмерть заклёванный неясыть мог уничтожить греховных демонов ужаса и уныния? На этот вопрос я не имел ответа. Только оглядывался вокруг и повторял знаменитый возглас из VII Дуинской элегии Р.М. Рильке: «Hiersein ist herrlich!»
Вокруг меня щедро плескалось солнце. Жадно набухали весенние почки. Ослепительно сверкала Адмиралтейская игла в начале проспекта. И весь город был словно омыт и очищен пасхальными энергиями преображения. Христос воскрес в каждом атоме бесконечной Вселенной. А потеря работы и прочее – суета сует. Перемелется и мукой станет.
С этими мыслями я воротился к своему гостю:
- Теперь я знаю, что ты неясыть – птица смерти и спасения от грехов, пожирающая всякую нечисть. На – возьми!
И пустил к нему в клетку мышь из коробочки.
Маркус удивлённо поднял брови, оглядел зверька, потом перевёл взгляд на меня и в его бездонных агатовых глазах я прочёл укор:
– Ты хочешь соблазнить меня какой-то магазинной мышью за двадцать пять рублей? Меня – царя лесных урочищ и пожирателя греховной скверны?
Мышь сначала забилась в угол. Но, поняв, что ей ничего не грозит, быстро обнаглела, съела всё зерно, насыпанное мною на газету, выпила воду и разлеглась на виду, чуть ли не закинув ногу на ногу. Я схватил её пинцетом за хвост, сунул обратно в коробочку и запер в холодильнике.
Маркус молча посмотрел на меня и прикрыл пушистые веки. Я взмолился:
- Маркус, пожалуйста, не умирай! Ведь ты – мой пасхальный дар, вестник иного мира! Ну откуда я знал, что ты такой пацифист и не ешь ничего живого? Потерпи, маленький! Сейчас мы принесём тебе фарша.
На этот раз наши усилия увенчались успехом. Маркус съел пару ложек и выпил несколько капель из клизмочки. Начало было положено. На радостях я даже заговорил стихами и набросал на клочке бумаги беглый эскиз своего alter ego:
Сижу среди ветвей в ночи
Под звёздным пологом цветущим
И чутко слушаю ключи,
Журчащие в древесной гуще.
Моя большая голова
Полна невыразимых тайн.
Я зоркий страж бытия – сова.
Мой вид причудлив и сакрален.
25 апреля.
Утром, когда я вошёл к Маркусу, он уже стоял на ножках и оглядывался. Глаза у него мигали медленно, как у куклы, которая говорит «ма-ма», и одновременно прикрывались голубыми плёночками. Перед ним лежала старая Библия, раскрытая на заветной странице. Я всё-таки нашёл то место в Апокалипсисе. Там всё происходит уже во время Армагеддона. Появляется Ангел, окружённый лучами, и повелевает «птицам, летящим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божью, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы начальников… малых и великих» (Откр. 19, 18-21). То есть особая миссия «серединных» птиц – уничтожение трупов нечестивых.
У меня был только один труп – мыши, уснувшей в холодильнике. Я разморозил его и положил в клетку. Сначала мне показалось, что Маркус никак не реагирует. Тогда я ещё не знал, что он страшно дальнозорок и с трудом различает то, что лежит у него под носом. Но когда через некоторое время я снова заглянул в комнату, мышь исчезла. От неё не осталось ничего – ни шкурки, ни косточки, ни пятнышка! То есть библейское задание было исполнено безукоризненно.
Впоследствии меня научили покупать на Кондратьевском рынке уже готовые тушки; и я много раз наблюдал, как моя неясыть заглатывает их целиком, переваривает в зобу, а потом начинает как бы зевать и выплёвывает скелетные остатки в виде небольшого плотно склеенного цилиндра – «погадки». Но в первый раз это было похоже на чудо и показалось чем-то почти сверхъестественным.
6 мая.
Почти две недели прожил у нас Маркус, и мы сразу заметили, что коммуналка наша очищается от обычной греховной суеты. Даже теле-ящик, изрыгающий тонны обычного вранья и дебильной рекламы, замолк и заглох в углу. Теперь по вечерам Софья Ивановна всё чаще заходила ко мне со своей Библией в которой находила всё новые хвалебные слова о птицах. Господь наш Иисус Христос постоянно приводит их нам в пример:
«Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; а Отец ваш Небесный питает их» (Мф, гл. 6, ст. 26). Это награда за их простую веру.
Птицы, как и души праведных, взлетают ко Господу (Псалом 83, ст. 4).
Птица вообще – символ души: «Душа избавилась, как птица из сети ловчих» (Псалом 123, ст. 7).
Впрочем – и Духа, ибо: «Дух Божий носился над водою…» как птица (Быт. гл. 1, ст. 2). «Я видел Духа, сходящего с неба, как голубя…» (Ин. гл. 1, ст. 32).
Даже Себя Самого Господь сравнивает с птицей: «Иерусалим… сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов твоих под крылья, и вы не захотели!» ( Мф. гл. 23, ст. 37).
Однажды, когда мы вернулись из храма, я спросил:
- А вам не кажется, Софья Ивановна, что Маркуса, пожалуй, пора выпускать? Он достаточно погостил у нас, вылечился, и сам излечил мою душу от греховного уныния. Помог пережить томительный период изгнания с любимой работы. Держать его дальше – значит злоупотреблять даром Божьим. Ведь, оторванный от леса, Маркус неизбежно превратится в беспомощную домашнюю игрушку. Пока я ещё не привык к этому чуду, надо с благодарностью вернуть его Творцу всяческих.
У Софьи Ивановны в садоводстве у Красного села сохранились огородик и летний домик, которые я периодически помогал ей поддерживать. Там почти рядом поля и лес – места, наверное, идеальные для Маркуса. Но, конечно, везти его на поезде немыслимо. Поэтому я хочу договориться с соседом Сашей – владельцем старенькой «Победы».
9 мая. День Победы.
Сегодня поехали с Сашей за город. Маркус реагировал на отъезд очень нервно: беспокойно взмахивал крыльями, взволнованно щёлкал клювом, и вглядывался в меня своими большими говорящими глазами: «Ведь ты же не обидишь меня, правда?» Но в машине он неожиданно затих. Словно почувствовал спокойствие прежних времён, пропитавших салон.
- Хорошая у тебя машина, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать. – Сколько она сейчас может стоить?
- Тысяч пятнадцать, - уверенно отвечал Саша. – Да ей цены нет. Это же ГАЗ-21! Он практически не стареет. Обрати внимание: всё родное. Лужёное дно. Оцинкованный кузов. Кованые диски. Не то, что нынешнее алюминиевое г…, которое хрупнет на первой же яме. И менять придётся все четыре диска! Потому что один такого же дизайна ты не купишь.
Саша профессиональный автослесарь, поэтому слушать его весьма поучительно. Сев на любимого конька, он быстро дошёл до полной доверительности:
- Короче: все эти подержанные иномарки, которые нам сплавляются за бешеные бабки, полное г… Ну, проходят они два-три сезона и начинают сыпаться. Это всё специально устроено, чтобы из дураков бабки качать. На этом и держится наш автосервис. Короче: рентабельность гарантированна! Рентабельность! Понял? Вот ты сейчас без работы; не хочешь к нам?
- Саша, ну ты же знаешь, кто я по профессии. Если Бог хочет наказать человека, Он делает его гуманитарием.
- Это всё отговорки. Ты мог бы торговать шинами. Для этого мозгов не нужно. А дело прибыльное. Короче: берёшь в аренду шиномонтаж. Там тебя быстро научат, что к чему. К сезону у тебя уже самые ходовые шины. И когда происходит осенняя переобувка – ты миллионер. Серьёзно! Ты знаешь, сколько стоит одно колесо Nokian? Три-четыре тысячи! Это, блин, не смотря на то, что их у нас под Всеволожском делают. Но финны успели обуть пол города и теперь имеют стабильный спрос. Продал за сезон шестьдесят комплектов – вот и миллион.
- Постой, Саша! Но кто же мне сдаст в аренду шиномонтаж, если это такое золотое дно?
- Тут есть один мужик… На него наехали (ну, он сам виноват)… Короче, он сейчас отсиживается, но хочет на время сдать кому-нибудь помещение и оборудование. Ну, чтоб не стояло. А ты за это время развернёшься. Аренда небольшая. Подарок судьбы, можно сказать.
- Хорошо, я подумаю.
- Думай, не думай, а жить-то на что-то надо…
С такими разговорами добрались до самого Красного села. Саша высадил меня у самого въезда в садоводство, но дальше ехать не решился – берег подвеску. Я взял переноску с Маркусом и неловко протянул ему сотню. Он привычно сунул её в карман и вдруг спросил:
- Не жалко?
- Чего? – не понял я.
- Ну, выпускать не жалко? Я бы пожалел.
- Уж всяко на свободе ему будет лучше, - не очень уверенно ответил я.
До домика нашего идти было порядочно. Он стоял в самом конце, на краю поля. За последние годы садоводство очень изменилось и как-то расслоилось. Появились добротные кирпичные дома с нарядными крышами из ондулина и черепицы. Но их было немного – по пальцам перечесть (причём хватило бы пальцев на одной руке). Подавляющее большинство домов ещё глубже вросло в землю и покосилось. Многие домики стали приютом местных бомжей. Но наш каким-то чудом уцелел. Даже дверь не вскрыли, и чекушка водки в столе осталась не тронутой с самой зимы.
Я выпил стопку для согрева. А потом – ещё стопку. И понёс Маркуса в поле.
Солнце уже садилось. В его тяжёлых красноватых лучах жухлая прошлогодняя солома сверкала, как золото. Вечернее небо над безлиственными деревьями казалось особенно близким. Всё вокруг просвечивало, пропуская мерцание нарождающейся жизни. А микроскопическая зелень уже топорщилась на дне придорожных луж, безудержно стремясь к бытию. Вечное чудо весны!
Я нёс Маркуса всё дальше и дальше. И остановился только там, где дорога уходила в совершенный уже лес. Здесь открыл переноску и, воображая себя благодетелем, высоко подкинул птицу кверху:
- Лети, друг! Будь свободен!
К моему величайшему изумлению Маркус никуда не полетел, а упал в жухлую траву, пробежал по дну кювета и забрался в какую-то дренажную трубу. И сколько я его ни звал, он оттуда не вылез. Изрядно озадаченный такой реакцией на освобождение, я долго стоял у канавы. Потом, решив, что для ночной птицы ещё слишком светло, поплёлся назад. Была уже вполне ночь, когда я вернулся в домик, затопил печь и, не дожидаясь, пока она нагреет комнату, допил водку.
10 мая.
Я проснулся от какого-то внутреннего толчка и долго не мог понять, где нахожусь. Печь догорела. Было темно и зябко. Где-то тоскливо выла бездомная собака. В голове пульсировала только одна мысль:
Маркус! Маркус! Маркус! Как же ему должно быть холодно и страшно в незнакомом голодном лесу! Как я вообще мог отпустить его? «Я бы пожалел!» - сказал даже автослесарь Саша.
Свобода? Да что такое свобода? Возможность защищать когтями и зубами своё место под солнцем? Так, кажется, сейчас учат? Но ведь есть же ещё заповедь апостольская! Весной 49 года Апостольский Собор в Иерусалиме заповедовал нам всем во веки веков: «чтобы не делали другим того, чего не хотят себе».
Хочу ли я себе самому бездомной рыночной свободы когтей и зубов? Конечно, нет! Почему же я обрёк на эту долю Маркуса? Только потому, что он лесная птица? Но ведь он прилетел из леса ко мне! Почему я вообразил, что свободная конкуренция для него лучше?
Вскочил с холодного дивана, и сердце во мне колотилось, как в кошмарном сне: Что же я спьяну наделал?!
Едва дождавшись рассвета, схватил переноску и поспешил к лесу. Конечно, я сознавал, что отыскать испуганную птицу в лесной чащобе не легче, чем иголку в стогу. Но истово молился и надеялся на чудо. И очень скоро увидел, что Господь подаёт мне знак: большая стая грачей носится над краем поля, явно атакуя кого-то.
- Маркус! – закричал я. – Маркус! Сюда!
И, свернув с дороги, устремился к ним наперерез.
К счастью мне не понадобилось идти далеко. Уже через несколько минут я увидел Маркуса, который бежал ко мне изо всех сил, подскакивая на кочках, спотыкаясь и отчаянно взмахивая крыльями. Я схватил его на руки, обнял и прижал к себе:
- Маркушка! Маркуша! Прости меня! Прости! Прости!
15 мая.
- Что, прямо так и дался вам в руки? – удивился Евгений Юрьевич.
- Даться-то дался. Да пока я сажал его в переноску, поклевал мне все пальцы. А хватка у него железная, просто железная.
- Так вам и надо! – одобрительно усмехнулся в рыжие усы Евгений Юрьевич. – Ведь вы сами во всём виноваты. Ну, разве может одинокая ночная птица (к тому же – почти совсем истреблённая) тягаться с целой стаей хорошо организованных грачей? Что-то рано они прилетели… Значит, крылья у него ещё не в порядке, раз летать не может. Не держите его в клетке – пусть пробует порхать по комнате. Спилите ему ветку-присаду в качестве насеста. И поставьте пенёк в тазик. На нём он будет сидеть и какать. Помёт в виде белых лужиц почти не пахнет.
- Это я уже заметил. Знаете, после своего возвращения, Маркус начал быстро очеловечиваться. Он стал какой-то менее дремучий. Полюбил газеты и книги. Причём книги он сознательно скидывает с полок, а газеты рвёт по ночам целыми стопками. Я это называю: «работает с документами». Поселился он на шкафу, где смастерил себе из газет гнездо.
Однажды вечером, чтобы немного развлечься, я поставил на компьютере диск Баха и вышел ненадолго за чаем. А, вернувшись, увидел через приоткрытую дверь совершенно невероятную картину. Маркус, слетев со шкафа, уселся у самого компьютера и внимательно слушал солярическую прелюдию Вach-Wеrke-Verzeichnis 622, кивая головой и покручивая шеей. Но так могут слушать только одушевлённые и разумные существа!
- Вот вы и разоблачены! – сказал я, входя в комнату. – Признавайтесь: с какой планеты вы явились и почему прикидываетесь птицей?
Но Маркус напустил на себя обычный загадочный вид, накрылся своей серой мантильей, и вспорхнул обратно на шкаф, где его ждали недочитанные газеты. Привиделось мне, что ли?
Евгений Юрьевич рассмеялся:
- То ли ещё будет! Уж он вам заморочит голову, потому что нет птицы более загадочной или, по крайней мере, более отягощенной всякими культурными ассоциациями. Помните? «Сова Минервы», «совиные крыла» над Россией и т.д. и т.п. Вот возьмите книжку профессора Пукинского «Жизнь сов». Это лучшее, что о них написано. А музыку они действительно любят, потому что живут ушами. И чтобы уловить тонкие оттенки звуков часто покачивают головой, наклоняют шею и кивают. Полнейшая иллюзия понимания!
- Но любить музыку – это и значит понимать её! - возразил я.
19 мая.
Сегодня проиграл для Маркуса ещё несколько прелюдий и фуг для органа. Кажется, он вполне доволен. Довольство у него выражается тем, что рот раскрывается как бы в улыбке, а глаза прикрываются пушистыми веками и подергиваются голубоватыми мигательными перепонками. Таким образом, вся круглая плюшевая физиономия приобретает на редкость блаженный вид. Вообще, лицо почти человеческое. Голова тоже большая, круглая, кажется, что очень умная. Древние давно приметили эту особенность и сделали сову спутницей богини мудрости – Минервы, покровительницей поэтов и мыслителей (вспомним: «Сова Минервы вылетает по ночам», т.е. лучшие мысли приходят ночью).
Бесшумный полет этих ночных призраков и у нас вызывает смутное благоговение, а огромные неподвижные глаза и пристальный взгляд мудреца заставляют замирать, словно в предчувствии невыразимой тайны. Но Пукинский пишет, что люди ценят сов не только за красоту и понятливость. Ибо сова не просто друг человека, но отважный ночной охотник.
Уже с наступлением неясных сумеречных часов начинается скольжение крылатых теней. Совы рассаживаются на свои наблюдательные посты. И горе зазевавшемуся грызуну. Бесшумная молниеносная смерть настигнет его прежде, чем он успеет пискнуть. Легкость тела и мощь крыльев позволяет сове великолепно маневрировать среди ветвей деревьев. Иногда она планирует, иногда – камнем падает вниз. Стальные когти пронзают жертву и сжимают сердце. Острый клюв наносит единственный, но почти всегда смертельный удар в череп. Таким образом, вредных грызунов они уничтожают без устали.
А что же позволяет сове быть такой активной в ночи? Прежде всего, уникальное зрение и слух.
Зрение сов вошло в легенды. Они способны видеть в кромешной тьме. Для этого глазное яблоко совы максимально увеличено. Оно так велико, что полностью занимает глазницу и для мышц, двигающих его, места уже не остаётся. Поэтому глаза не вращаются (вместо этого вращается голова – аж на 270 градусов!). Вот этот пристальный неподвижный взгляд и придает птице вид мудреца, от которого многим становится не по себе. Отметим, что настроение птицы очень передается во взгляде. Отсюда легенды о гипнотических способностях сов.
Я и сам не могу долго смотреть в глаза Маркуса. Они бездонно-засасывающие, как пропасти, тёмные (сплошной мерно пульсирующий зрачок), и смотрят на меня сразу оба (а не как у других птиц – в стороны). Но вот что видит Маркус – это большой вопрос. Похоже, он дальтоник, то есть видит мир в черно-белом исполнении. В сетчатке глаза у сов преобладают палочки, ответственные за контуры фигуры, и очень мало колбочек, реагирующих на цвет.
Наконец, неоспоримое преимущество сов – бесшумный полет. Все богатое оперение птицы имеет щетинистую кайму, которая приглушает звук движения. При нападении на жертву, она покрывает ее своими крыльями, как мантией. Отсюда и рождаются все метафоры внезапной смерти («И свет вдруг померк, словно совиное крыло опустилось»).
При всем этом совы не враждебны людям. Единственные случаи конфликтов зафиксированы при нападении людей на совиное гнездо. Тут надо знать, что совы единобрачны. В природе они образуют пары, поразительно верные и преданные друг другу. Все их усилия направлены на охранение семейного гнезда. Его они защищают бесстрашно, не взирая ни на какую опасность. В остальном, совы наоборот – тянутся к человеку. Иногда они даже излишне доверчивы. Пукинский пишет, что во время охоты они сами выходят к человеку с ружьём. Все чаще их замечают в городских парках и вблизи зеленых кварталов. Там их обычно атакуют типично городские птицы – вороны. Именно в результате такого столкновения мне и достался Маркус. Теперь на этом месте рабочие узбеки устанавливают какую-то загородку.
- Это зачем? – спрашиваю у Саши.
- А ты разве не знаешь? Готовится саммит глобалистов. А тут оборудуют пункт охраны. Чтобы, значит, никаких митингов, как в Москве. У нас теперь будет глобализм. И чтобы уцелеть понадобится много бабок. Ты как на счёт шиномонтажа – решил?
- Да, пожалуй, рискну. Ведь терять уже нечего.
- Тогда я свяжу тебя со Славиком – он там всё решает.
22 мая.
Утром прочел в газете «Метро», что митинг протеста у Белого Дома, разогнали жестоко – бойцами ОМОНа, арестовав более полусотни человек. Впрочем, мне уже не до того. Вчера заключил договор. Теперь готовлю учредительные документы (госрегистрацию, госпошлины, заявление о поставке на налоговой учёт и т.д.). Слава уверяет меня что, когда всё будет готово, через его знакомых можно будет взять кредит. (Знакомые, кажется, все криминальные, но это сейчас обычно). Короче: суета сует и всяческая суета…
22 июня.
Давно не писал, потому что основывал свою фирму, готовил помещение к работе и т.д. Только сегодня выбрал день, чтобы сопроводить престарелую Софью Ивановну на огород. Здесь период желтых цветов (одуванчики, сурепка и пажить) уже сменяется периодом синих: цветет сирень, распускается бирюзовый люпин, всюду - лазоревые ирисы, голубые незабудки, фиолетовые анютины глазки и садовые васильки.
Софья Ивановна попросила меня вскопать грядки. Была палящая жара градусов под 30 С. Когда же повеяло вечерней прохладой, поникшие на ветвях листья зашелестели сухо, как бумажные. А потом воцарилось совершенное безмолвие, в котором, однако, что-то созревало. Как в «Раненом лавре» Дебюсси, где тремоло и хроматический шелест струнных создаёт незабываемый настрой тревожной зачарованности.
В этой тишине я шел по ночной дороге, высматривая в прозрачных сумерках, где бы спилить для Маркуса ветку-присадку. Наконец, увидел подходящие дубы слева за полем.
Поле было темным, но в белых цветах купыря, словно рентгеновский снимок, а небо – светлым, как сверкающий кристалл. Трава оказалась мне по грудь. И едва я вступил в нее, как все вокруг буквально взорвалось многоголосым пением птиц. Это было так внезапно, словно вступил хор из Иоаннова пассиона: «Herr, unser Herrscher!». В одно мгновение я потерял ощущение материальной реальности и был восхищен, почти как тогда, на острове. Время останавливалось. Я плыл через бесконечное поле в сопровождении какого-то космического ангельского хора. И нес в руках ветвь из иного измерения вселенной…
Ночью долго не мог заснуть от характерной тоски Белых ночей и сияющей бирюзы окна. Словно невидимый магнит тянул меня из дома. Я знал, что мой остров проплывает мимо и может открыться за любым поворотом. И, лёжа в прозрачных вневременных сумерках, слушал причудливую перекличку настоящего с прошедшим. За сеткой вольера тихо хлопали ангельские крылья. Это Маркус занимался своими птичьими делами: летал по шкафам, рвал газеты, разговаривал сам с собой: то «У-х У-в», то «А-ф А-в».
Под эти звуки я начал читать на память 50-й псалом (уже несколько подзабытый), и заснул на том, что «Жертва Богу – дух сокрушен…». Под утро ко мне пришел Маркус и сказал, что ветвь дуба не хороша. – Почему? – спросил я. – Она слишком сильно трохнет. – А пенёк тебе понравился? – Тоже нет. Он слишком квертый.
- Как ты сказал? – удивился я, разглядывая его могучие ноги (из-под тоги виднелись волосатые голени и пальцы с загнутыми когтями).
Потом понял, что заснуть уже не удастся, слез с кровати и присел за компьютер, чтобы продолжить изучение различных моделей шин.
24 июня.
Сегодня, наконец, сообщили «добро» на кредит и точный срок получения. Последние дни неотчуждённой жизни! Чему их посвятить? Всё также езжу в садоводство. Маркуше я привёз уже три пенька. Понравился ему только третий. Для меня все пеньки одинаковы. А для него есть квертые и не очень. Что это такое я не знаю. Но знаю, что способность выбора есть свойство индивидуальности.
Глядя на животных, невозможно усомниться в том, что у них есть душа. Особенно если вспомнить, что «animal» происходит от слова «anima». А насколько разумна эта душа – не вопрос. Ибо ум узок, а душа безбрежна. Душевностью мы называем открытость естественной жизни, способность выходить за границы своего «я» и сливаться с миром искусства или природы (мировой душой).
Казалось бы, умиляться естественности животного странно. А каким ему ещё быть, если не естественным? Но вот же кошка Симка совсем не естественно себя ведёт. Её ревность к Маркуше выражается в целых спектаклях, которые она устраивает, чтобы напугать его и нас. Ревность кошки так же разрушительна, как ревность женщины. Однажды, когда я выносил мусор, она незаметно выскользнула за дверь. В поисках Симки я исходил все окрестные дворы и готов был поручить её неразумную душу Богу. Но, в конце концов, обнаружил её сразу за углом – забившуюся в какую-то щель.
Душа кошки, наверное, сложнее, чем у птицы. Относительно Маркуши скажу, что не встречал существа более доверчивого и простосердечного, чем сова. Но в восприятии образ совы всё время двоится. Она никогда не равна себе и размывает границы своего смыслового поля. Она и природная птица, и спутница богини Минервы. Её повадки, мимика, жесты имеют и естественное и символическое объяснение. Она одновременно и переполнена своими значениями и совершенно проста. Поэтому она и стала образом души, которая тоже проста в своей сущности и бесконечна в проявлениях (Августин Блаженный).
Ночь с 6 на 7 июля (на Ивана Купалу).
Сегодня снова уехали из гудящего и ревущего города в садоводство. С собой взяли и Симку, и Маркушу, которого поселили в курятне. В Красном селе никаких облаков. Небо кристально-чистое. Тепло. Снова решили заночевать, хотя крыша в домике настолько прохудилась, что сквозь щели сквозит бирюзовое закатное небо. Пока Софья Ивановна укладывалась, я прогулялся в поле, где трава уже по плечи.
Солнце зашло только в двенадцатом часу, как ему и положено в эту ночь, «купаясь» (то есть, мерцая и танцуя между ветвями). В кустах мелькнули обнажённые женские тела – это соседские дачницы отправлялись на поиски папоротника и приключений. Вокруг разноголосо гомонили птицы, устраиваясь на ночлег. И, слушая их, я лишь недоумевал тому, что раньше вообще не обращал на них никакого внимания. А теперь узнал Маркушу и сразу полюбил всех птиц. В глазах Маркуши и в голосах прочих пернатых я открыл неживотную, почти человеческую тоску по преображению, которого (согласно апостолу Павлу) жаждет вся тварь, о которой она только не в силах сказать немотствующим своим языком. А птицы могут.
Павел пишет, что "вся тварь (то есть сотворённая природа) совокупно стенает и мучается доныне… ожидая искупления сынов Божиих (исправления нас, людей), - потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, - в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих».
То есть по закону всеобщей связи конечное преображение и обожение всей природы зависит от исправления человека, за грех которого она была предана суете (обречена на тупое добывание пищи). Однако вся тварь своей природной красотой продолжает отражать совершенство Творца (вся земля «полна славы Божией» и «всякое дыхание славит Господа»). Хотя один только человек, будучи связующим звеном между небом и землёй, властен принять эту славу и вознести её, как евхаристический дар. То есть через его осознание приносится Творцу всяческих бессознательное славословие земных творений.
Да, человек со своим разумом и птица со своим пением, предстательствуют от великого сонма безмолвных тварей, животных и растительных, а также бесформенных сущностей и стихий, которые через них воплощают свою надежду на преображение в «новое небо и новую землю». И когда человек уходит, они оплакивают его, как изумительно почувствовал Поэт в стансах моему городу:
«Пусть меня отпоёт
хор воды и небес,
и гранит.
Пусть обнимет меня,
пусть поглотит, мой шаг вспоминая,
Пусть меня отпоёт,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью
Твоя
неподвижная слава сквозная…»
Она «сквозная» потому что сквозь неё проступает бесконечная «осанна!» земных творений и «неподвижная» - потому что белая ночь есть икона божественной Вечности, в которой никакого движения уже нет, а только – совпадение образов со своими софийными первообразами.
11 июля.
Третий день – жара за тридцать. По всему нашему проспекту в огромных вазах сохнут цветы для встречи Буша. Пункт охраны порядка напротив дома заработал. Каждое утро в Питер прибывают грузовики полицаев. Жители стараются не выходить из домов, и я сам живу только по ночам.
Сегодня, перебирая свои аудиофайлы, решил тряхнуть стариной и прослушать с Маркусом «Страсти по Матфею»:
- Сейчас ты услышишь самый гениальный пассион Баха! – пообещал я ему.
Маркус слетел со шкафа, уселся на подоконник и стал терпеливо ждать.
Хор пролога «Kommt, ihr Tochter» («Придите, девы!») ему явно понравился Он вытаращился, закивал и закрутил шеей. Но дальше последовала ария Марии Магдалины «Buss und Reu» («Каюсь и винюсь!») и Маркус вдруг отвернулся и отлетел. Ну, надо же - не выносит сопрано! Вкусы у него вообще очень странные. Больше всего ценит Малера, Хиндемита и Шёнберга. Однако долго слушать не может – устаёт от переживаний. Самая любимая его вещь – трёхминутная лирическая сюита Альбана Берга для струнных – быстрая, очень сложная. Мы часто слушаем её по ночам.
31 июля.
Получил кредит, и теперь запускаю шиномонтаж. Контролировать шинщиков берётся Слава. Он объяснил, что шинщики обычно кладут в карман, по меньшей мере, треть выручки, потому что проконтролировать их крайне трудно. Не будешь же сидеть рядом. Впрочем, надо сидеть, потому что за Автодом взялась очередная бандитская шайка. Теперь приходится торчать здесь постоянно. Сегодня впервые продал 4 шины К-156, 185/75 R-16c (т.н. «цешки») за 6800 р. Шинами торговать прибыльно. Уж я-то знаю, что весь наш «Мichelin» и половина «Nokian» изготовлены «в Одессе на Большой Деребасовской». Но где прибыль, там и риск. Вечером на выходе из Автодома столкнулся с окровавленным продавцом:
- Избили и всё отобрали! И деньги! И мобильник! И права!
Елена из соседнего отдела, увидев, что я работаю за прилавком на своём «Ноутбуке», только покачала головой:
- Хотите добрый совет? Спрячьте и никому не показывайте. Отвлекут и свиснут так, что вы даже не заметите.
Она часто даёт мне ценные советы. А, узнав про Маркушу, забросала вопросами:
- Чем вы его кормите?
- Мышами и крысами.
- И не жалко вам их?
- Совсем не жалко. Они враги мои - вроде глобалистов.
- Напрасно вы так. Когда-нибудь я вам расскажу про свою крыску Кристину. Я сама её выкормила, поэтому это было существо очень ласковое и преданное. А уж чистюля такая, что мы даже спали вместе. Но потом пришла ей пора выходить замуж, и она полезла в нору под крыльцом. А сородичи её загрызли за то, что от неё пахло человеком. Она вылезла вся искусанная и умерла у меня на руках. Я была тогда совсем девчонкой и плакала очень.
- Вот видите! Мыши тоже очень агрессивны. На Кондратьевском я однажды наблюдал, как они выбирают себе «пахана» и тот кусает их просто до крови.
- Господи! Мы тоже самое делаем каждые четыре года…
- А детёнышей у каждой по восемь штук через каждые полтора месяца! Нет, если бы не совы, не кошки и прочие друзья человека, тут всё просто заросло бы мышами. У сов же только четыре птенца в год, из которых выживает двое. Потому жизненная ценность этих особей не сравнима.
15 августа.
Сегодня, вернувшись домой, заметил, что Маркус стоит на своем пенёчке, вытянувшись, как какой-нибудь Симеон Столпник, и не сводит своих бездонных, как две пропасти, глаз с иконы, укрепленной на двери. У птиц свои отношения с Небом – более близкие и непосредственные, чем у нас (об этом – много в Евангелии). А самый наш духовно гениальный святой – Иоанн Кронштадский любил повторять: «Во всяком животном вижу Премудрость Всеблагого и целую руку Его творящую, за то, что всякая тварь блаженна».
К утру Маркус перебрался на спинку стула и уселся под другой иконой. Невозможно избавиться от впечатления, что он – мой ангел хранитель. Правда, живописные произведения приучили нас к мысли, что крылья у ангелов белые. Но вот в гениальном «Благовещении» Фра Анджелико они такие же, как у Маркуса – пепельные, с золотисто-рыжим отблеском. И хотя эти крылья – только символ вездесущей ангельской помощи, при одном взгляде на них исчезает весь мой ужас перед рыночной псевдо-жизнью. Почему? Потому что сказано: «Взгляните на птиц небесных…» и т. д.
Маркус соединяет меня с подлинным бытием. Но образ его все время двоится. С одной стороны это всего лишь неясыть, за которой я убираю белый помёт по утрам, с другой – ангел хранитель и столпник. Как я ему завидую! Ест он мышей или нет, ему не грозит опасность погубить свою душу. Бог не гневается на него. Маркус никогда не будет осуждён на адские муки рынка. Потому что природа его безгрешна.
Ночью слушали с ним Седьмую симфонию Брукнера. В Allegroзаметно понравилось ему таинственно звучащее тремоло струнных. Но когда возник угрожающий мотив соблазна, замирающий в отголосках апокалиптической волторны, Маркус взмахнул крыльями и отлетел. В этот момент я внезапно увидел его душу. Это была простая душа (в христианском смысле: «Будьте просты, как голуби» или как совы). Она была проста, смиренна и чужда наших сложных проблем. Вот этому смирению и молитвенному постоянству надо у него учиться. Ведь все твари (и, прежде всего – птицы) безгрешны. Ибо остались верны Господу. Только человек отпал. А они, безвинные, страдают за наше падение (см. ап. Павел «К Римлянам» VIII, Афанасий Великий «Слово о воплощении Слова», Татьяна Горичева «Святые животные»).
15 октября.
С наступлением холодов, наконец, пошли продажи. За прошлые выходные я продал товара более чем на 33000 р. В понедельник – ещё 4-х Ярославских «MEDVEDей» 295/80, R-22,5 на общую сумму 25320 р. и комплект финских «Nokia» 175/70, R-13 по 3400 р. Сегодня же ушли 2 наварных «батона» 385/65, R-22,5 по 12000 р. Вечером смотрел по компьютеру динамику доходов и понял, что дела пошли. Главное: отдать первый кредит и взять новый.
Но хотя фирму удалось раскрутить, мне грустно, что жизнь теперь состоит только из этого. Рыночная демократия лишает нас остатков души, которая и так была не ахти какая. Не потому ли душа воплощается в серую неясыть, живущую за шкафом?
21 октября.
Одно только плохо: рядом с нами стали втискивать доходный дом. Шум стройки пугает Маркушу. Теперь он не спит днём, без меня он, видимо, бьётся об окна и портит себе оперенья. А может быть, это – линька?
По этому поводу разговорился в соседнем отделе, которым руководит Елена. Она помнит, что у меня сова и всегда спрашивает:
- Как поживает ваша птица?
- Она захворала, и я не знаю, что делать.
- Врачам показывали?
- Да некогда же с нашей работой.
- Покажите её мне. Я вообще люблю возиться с животными. Может быть, что-нибудь придумаем…
- Заходите хоть сегодня, - отвечал я.
Приехали на её машине («Ауди» А-6), и уже по дороге я узнал, что Елена училась на Физфаке, но развал страны смешал её планы. Сейчас ей тридцать восемь лет, семейная жизнь не удалась (муж при переходе к новому «изму» спился), но она человек верующий и этим живёт.
- А вы, Иван, я чувствую, тоже верующий? Недавно пришли?
- Давно. Мне ещё в юности было непосредственное Откровение на одном острове. И этот непосредственный опыт всё время забивает официальную церковность. В начале я пытался их согласовать, а теперь даже не пытаюсь.
- Почему?
- Потому что появился Маркуша. Знаете, на том острове было много сов, и вот мне всё время кажется, что Маркуша – оттуда…
Маркуша Елене очень понравился. Но важнее, что и Елена понравилась Маркуше. Он сначала с любопытством ковылял вокруг неё, а потом принёс ей свою мышку.
- Это дар от сердца, - пояснил я. – Всё равно, что дары волхвов. Иногда мне кажется, что он берёт на себя большую часть грехов, в которых я варюсь. Хотя это, конечно, иллюзия. Ведь только Христос может брать на себя наши грехи; не птицы, не животные.
- А как же библейский жертвенный агнец или козёл отпущения?
Я не нашёлся, что ответить и промолчал.
За чаем Елена продолжала спрашивать:
- А что за музыку слушает твой Маркуша?
- О, самую разную: от Перотина Великого до Хинестеры. У меня в компьютерной фонотеке более семисот записей. Поставить тебе что-нибудь?
- Вообще-то люблю русскую музыку. Ну, Стравинского, например.
- Посмотрим! Как раз Стравинского нет. На «с» у меня, в основном Скрябин.
- Фу, это оккультная чернуха!
Я с уважением взглянул на Елену (действительно, кончил Скрябин какой-то Мистерией, подозрительно смахивающей на чёрную мессу):
- А вот ещё Слонимский! – обнаружил я. – Десятая симфония.
- Моя любимая.
- Тоже – чернуха, между прочим.
- Только не оккультная. Это вполне христианский ад в интерпретации Данте.
29 октября.
Сегодня снова встречались с Еленой. На этот раз говорили о поэзии и сошлись на том, что ранний Бродский (до 1972 года) лучше позднего:
- Да, весь поздний Бродский отравлен темой отчуждения. Причём оно превращается у него в какое-то монотонное бормотание живого трупа, - согласился я. – Помнишь это знаменитое:
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но…
Здесь скрытые цитаты из «Записок сумасшедшего» из «Гамлета» (тоже играющего в идиота) очень показательны.
- У Достоевского идиот – единственный нормальный человек, - возразила Елена.
- Потому что он не от мира сего. Но между юродом и отчуждённым – огромная разница. Юрод принадлежит к миру вечных смыслов, которых мир не может вместить. Отчуждённый отчуждён от всяких смыслов вообще. Утрата смысла, ценностей, культурного кода – это и есть крайняя степень отчуждения.
- Мы же с тобой не отчуждены!
- Редкий случай. Просто мы сформировались в середине 80-х годов, случайно уцелели и случайно встретились. У нас есть какие-то общие корни и ценности. Но таких людей всё меньше. Бродский, конечно, понимал, что Россия идёт к тому же, что он уже застал на Западе. Потому и не стал возвращаться вместе с Солженицыным. Возвращаться не к чему. После эпохи тоталитаризма наступает тотальный распад. Отсюда и разложение его поздней поэтической речи. Я знаю только одно исключение – «Осенний крик ястреба» (это уже 75-й). Помнишь?
Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
бьющееся с частотой дрожи,
точно ножницами сечёт,
собственным движимое теплом,
осеннюю синеву, её же
увеличивая за счёт
упругого слоя. Как стенка – мяч,
как падение грешника – снова в веру,
его выталкивает назад.
Его, который ещё горяч!
Всё выше и выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад
птиц, где отсутствует кислород,
где вместо корма – крупа далёких
звёзд. Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но мешочками лёгких
он догадывается: не спастись.
И тогда он кричит…
- Да, здесь всё аккумулировано в одном бездонно ёмком символе птицы, которая поднимается выше неба и буквально взрывается там. А людям на земле кажется, что сверху сыпется не перья, а первый снег и они радостно шепчут по-английски: « Зима!»
2 ноября.
Едва вырвался в храм. И сразу – на работу. Суета, суета! Только в середине дня, встретив Елену, пожаловался ей:
- Маркушке всё хуже. Раньше хоть Софья Ивановна за ним присматривала, а теперь она улетела в Калининград на похороны брата, и он совсем один. Матвиенковская уплотниловка его пугает, он, видимо, бьётся, крылья ломает. А мне даже мяса ему купить некогда.
- Я сейчас как раз собираюсь сейчас в «Ленту». Купить для него что-нибудь?
- Да, если не трудно, кусочек говядины. Только не заморозку.
Вечером она привезла говядину, помогла сварганить ужин и обработать Маркуше больные крылья.
- Какой он у тебя смиренный!
- Да животные на самом деле совсем не злы и не жестоки. Это наше отравленное грехом восприятие делает их такими. Маркуша даже живых мышей не ест. А зачем – раз я даю ему тушки? Они все стремятся к идеалу, метафорически выраженному Исаией: «Волк и ягнёнок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому…». Да и человек, собственно, такое же животное – только падшее и отравленное рынком.
Впрочем, говорили мы об этом не долго, потому что усталость и сон сморили обоих. Маркуша пристроился у нас в ногах, и я чувствовал сквозь сон, как он деликатно покусывает меня за пальцы, напоминая о своей идеальной сущности.
Дальше идёт довольно личный материал, который я не хочу цитировать даже выборочно. И дело не в том, что там есть какой-то интим (обоим персонажам уже около сорока, и они слишком замучены жизнью), а в том, что здесь другая тема – совиная. О Маркусе же упоминается только в самом конце:
20 марта.
Маркуша бегает за мной по всей квартире и с надеждой заглядывает в глаза. А мне даже купить ему нормальной еды некогда. Сегодня весь день пропадал на шинке, переписывал оборудование и прикидывал, как выплатить долги и аренду. Последствия первой волны кризиса сказываются очень остро.
А в реструктуризации мне Банк отказал (это значит, что кризис крепчает!). Поэтому выхода нет. Вечером купил коньяка и напился.
22 апреля.
Сегодня расстался с Еленой.
- Не могу видеть, как ты запиваешь, - сказала она. – Я уже один раз наблюдала всю эту деградацию до поросячьего уровня с моим первым. Второй раз смотреть на это просто нет сил.
Она права. Я пью всё больше, чтобы не думать об ужасах завтрашнего дня. Кризис, о котором врали, что он нас не коснётся, расползается на глазах (в этом антиглобалисты оказались правы!). Грузоперевозки сокращаются. Новых клиентов не найти и я тону в долгах, как в трясине…
Вечером снова звонили и требовали вернуть кредит или они передадут мой долг вышибалам и те из меня вышибут и наличку, и комнату и душу…
9 мая.
Сегодня опять звонили какими-то потусторонними глумливыми голосами: «Всё!! ставим тебя на счётчик! Всё отберём! А тебя закатаем в асфальт. Но перед этим будет очень больно…» Теперь только я понимаю, почему прежний хозяин шиномонтажа скрылся и решил отсидеться, когда год назад на него вот так же «наехали». Да, это производит… Некоторые слова и особенно интонации звучат в ушах до самой ночи.
Это настоящая фобия: изнурительное ожидание телефонных звонков, к которым я больше не подхожу. А звонят долго, и при этом всё внутри разрывается.
- Я всё-таки спрошу, кто это? – предлагает Софья Ивановна.
- Пожалуйста, не надо! Не впутывайтесь! А то они за вас возьмутся. Вы же у меня поручитель!
- Это что значит? Могут и дачу отобрать?
- Запросто. Поймите: они не люди, а самые настоящие демоны!
Я почти перестал разговаривать с Софьей Ивановной. Ещё я заметил, что стал забывать телефонные номера (даже Елены!). Забываю также цифры и даты. Ну, какое сегодня число? Когда был подписан договор на аренду? Ничего не помню…
Сегодня телефон опять разрывался от звонков, а последние полсотни, занятые у Софьи Ивановны, я потратил. Больше всего жалко Маркуса, который крутится вокруг в ожидании еды. Но кормить его нечем совершенно. Думаю, это конец…
22 июня.
Впустила их, конечно, Софья Ивановна. Я бы никогда не отворил дверь вышибалам из банка – пусть ломают, если отважатся. Нет, милиция здесь не поможет (она в банковские разборки принципиально не вмешивается), но всё равно… Взломать дверь в коммунальную квартиру…(ведь её же потом за чей-то счёт придётся ремонтировать).
Короче, они вошли внезапно, когда я сидел за компьютером, перебирая любимые adagio.
- О, комп! – сразу сказал жлоб в бейсболке. Берём в счёт долга.
Второй молча отодвинул меня и наклонился над ноутом. Никогда не забуду его крошечную бритую наголо черепную коробочку, из-под которой свисала сплошная морда (щёки, подбородки). Было какое-то оцепенение, и я не сразу сообразил, что это всего лишь специальный психологический приём. Признаюсь, что я растерялся:
- Что вы делаете? Вы не имеете права… Да не так же выключаете! Вот сюда надо нажать…
- Лапы убери! – даже не взглянув на меня, огрызнулся Мордастый. – Пока не заплатишь, комп будет у нас..
- Отдайте! – не выдержал я. – У меня там все новые редакции Брукнера…
Некоторое время мы молча вырывали друг у друга ноутбук. Потом Мордастый крикнул:
- Руки!
И жлоб в бейсболке, схватив меня за руки, стал заворачивать их за спину. Я взвыл от боли и озверел:
- Пусти! Мать твою…!
В следующий момент меня оглушил испуганный вопль Мордастого:
- Чтой то?! Чтойёто!!! О-у-а-ааа!
Компьютер с грохотом рухнул на пол. Жлоб отшвырнул меня в угол и бросился на помощь подельнику. Я ударился головой о книжный шкаф и на мгновение словно оглох. Поднимаясь, увидел медленный, как во сне, бесшумный танец. Мордастый кружился, закрывая руками окровавленное лицо. А над ним, вцепившись стальными когтями в голый черепок, яростно хлопал крыльями Маркуша. (Когда он спланировал со шкафа, я не уловил - может быть, просто упал сверху - бесшумно и страшно, как во время охоты). Жлоб, потеряв свою бейсболку, тоже приплясывал и крутился вокруг, норовя свернуть птице шею…
- Маркуша! – закричал я. – Нет!
И сразу врубился звук, то есть, собственно, сплошной мат с какими-то выкриками, из которых я разобрал только одно слово:
- Сваливаем!
Отпихнув остолбеневшую Софью Ивановну, они, шатаясь и ругаясь, ринулись на выход. А я склонился над своим пернатым защитником. Он лежал неподвижно, распластав вздрагивающие крылья, и большие пристальные глаза его уже задёргивались голубыми плёночками.
- Что это с ним? – послышался голос Софьи Ивановны.
- А вы не видите? Несите скорее свечку и канон на отход души!
- Вань… а ты уверен, что у него есть душа?
- Уверен, уверен! Он и есть сплошная душа, только обросшая пухом и перьями.
Она ушла, а я ещё долго стоял на коленях, шепча бессмысленное «Господи помилуй!»
Потом поцеловал Маркуса в плюшевое, тёплое ещё лицо, завернул в одеяльце и уложил в сумку. Туда же положил его бедные пожитки: коврик, присадку, браслетик, резиновую грушку-игрушку.
- Вот канон, Вань. И свечка…
- Давайте сюда – прочту в дороге. Сотню ещё одолжите!
- Ты куда, Вань?
- Съезжу в садоводство – похороню Маркушу. А вы никому больше не открывайте – они вернуться, наверняка. Не эти, так другие.
Я решил похоронить Маркушу на том месте, где когда-то выпускал его, и по дороге сочинил ему эпитафию:
Я молился о тебе, гость небесный.
Ты явился в моей келье тесной,
И обломки изувеченных крыльев
Протянул в знак восприятия мук.
Не могло быть утешительней вести –
Мрак не страшен, раз с тобою мы вместе.
Ты, накрывшись сероватой мантильей,
Под иконами ночуешь, мой друг.
А под утро, в бледных сумерках ранних
Крылья хлопают так тихо и странно,
Что я сразу вспоминаю о вечном,
И готов почти всех ближних любить.
Здесь, на рыночной Голгофе печальной,
Нас с тобою позабыли случайно,
И вернуться палачи лишь под вечер,
Чтоб колени молотком перебить.
2009 г.